| Николай Гумилев |
| 7. Дремала душа, как слепая | (муз. Герольд Китлер, сл. Николай Гумилев) | |
| 8. Я не буду тебя проклинать | (муз. Василий Агапкин, сл. Николай Гумилев) | |
| 9. Ночные озера | (муз. Евгений Дога, сл. Николай Гумилев) | |
| 10. Иногда я бываю печален | (муз. Ольга Никитина, сл. Николай Гумилев) |
10. ИНОГДА Я БЫВАЮ ПЕЧАЛЕН
/ К 95-летию романа М.А.Булгакова «Белая гвардия»
Михаил Булгаков: «Всё пройдёт. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звёзды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал».
/ фильм-романс: на основе кадров фильма «Дни Турбиных» (Мосфильм, 1976)
/ в гл. ролях: Андрей Мягков, Андрей Ростоцкий, Валентина Титова.
/ муз. Ольга Никитина, сл. Николай Гумилев
/ аранж. Сергей Каминский / исп. Руслан Богатырев
На мелодию романса Ольги Никитиной «А ты думал, я тоже такая» (сл. Анна Ахматова). Из стихотворения Николая Гумилева «Иногда я бываю печален» (1905) изъято одно четверостишие.
Создан кармен-романс был в мае 2018 г. и посвящён памяти Андрея Ростоцкого (1957-2002), трагически погибшего в мае 2002 г. в окрестностях Сочи, сорвавшись с 30-метровой высоты возле водопада «Девичьи слёзы». В тот момент он искал подходящее место для съёмок кинофильма «Моя граница». Русский Жерар Филип. Так отозвался о нём французский режиссер Кристиан-Жак.
|
Иногда я бываю печален, Я забытый, покинутый бог, Созидающий, в груде развалин Старых храмов, грядущий чертог. Трудно храмы воздвигнуть из пепла, И бескровные шепчут уста, Не навек ли сгорела, ослепла Вековая, Святая Мечта. — И тогда надо мною, неясно, Где-то там в высоте голубой, Чей-то голос порывисто-страстный Говорит о борьбе мировой. Если хочешь ты яркие дали Развернуть пред больными людьми, Дни безмолвной и жгучей печали В своё мощное сердце возьми. — Жертвой будь голубой, предрассветной... В тёмных безднах беззвучно сгори... ...И ты будешь Звездою Обетной, Возвещающей близость зари. |
Один из первых моих опытов в сфере кармен-романса и один первых моих фильмов-романсов.
Изучая «Записные книжки Анны Ахматовой» (1958-1966), обратил внимание вот на эту её мысль: «Невнимание критиков (и читателей) безгранично. Что они вычитывают из молодого Гумилёва, кроме озера Чад, жирафа, капитанов и прочей маскарадной рухляди? Ни одна его тема не прослежена, не угадана, не названа. Чем он жил, к чему шёл? Как случилось, что из всего вышеназванного образовался большой замечательный поэт, творец «Памяти», «Шестого чувства», «Трамвая» и тому подобных стихотворений. <…> Его книги стоят дороже всех остальных, их труднее всего достать. И дело вовсе не в том, что он запрещён — мало ли кто запрещён. По моему глубокому убеждению, Гумилёв — поэт ещё не прочитанный и по какому-то странному недоразумению оставшийся автором «Капитанов» (1909 г.), которых он сам, к слову сказать, — ненавидел. <…> Гумилёв — поэт ещё не прочитанный и человек ещё не понятый. Теперь уже кто-то начинает догадываться, что автор «Огненного столпа» был визионер, пророк, фантаст. Его бешеное влияние на современную молодёжь (в то время как Брюсов хуже, чем забыт). <…> Визионер и пророк. Он предсказал свою смерть с подробностями вплоть до осенней травы. <…> Я знаю главные темы Гумилёва. И главное — его тайнопись».
Полагаю, мне удалось разыскать то стихотворение, в котором Николай Гумилёв изложил своё кредо, символ своей веры. И для него удалось найти подходящую мелодию и сценические образы.
Фильм «Дни Турбиных» (Мосфильм, 1976)... Загадка, как такой фильм вообще мог появиться в те годы.
Белые и красные — тема, до сих пор разделяющая людей. И мы до сих пор не можем до конца осознать, что это люди, сражавшиеся за свою Родину, за свою свободу, за свою веру, за свою правду, за свою память... И это русские люди...
/ Памяти Андрея Ростоцкого
Андрей Станиславович Ростоцкий (25 января 1957, Москва — 5 мая 2002, Сочи) — советский и российский актёр, кинорежиссёр, каскадёр, постановщик трюков, телеведущий, сценарист. Заслуженный артист РСФСР (1991). Сын кинорежиссёра Станислава Ростоцкого и актрисы Нины Меньшиковой. В 2002 году Андрей Ростоцкий погиб в окрестностях Сочи, сорвавшись с 30-метровой высоты возле водопада «Девичьи слёзы». В тот момент он искал подходящее место для съёмок кинофильма «Моя граница». Русский Жерар Филип. Так отозвался о нём французский режиссер Кристиан-Жак.
<< Основная работа над «Белой гвардией» шла в 1923–1924 годы. Булгаков к этому времени уже несколько лет жил в Москве, в квартире мужа своей сестры, Надежды Земской (позднее это пристанище станет прообразом «нехорошей квартиры» в «Мастере и Маргарите»). <...>
Свой первый роман он пишет преимущественно по ночам. Этот процесс то окрыляет его («сейчас я слышу в себе, как взмывает моя мысль, и верю, что я неизмеримо сильнее как писатель всех, кого я ни знаю»), то ввергает в уныние («горько раскаиваюсь, что бросил медицину и обрёк себя на неверное существование»). <...>
Булгаков заключил договор на публикацию «Белой гвардии» в сменовеховском журнале «Россия». По договору издатель журнала Захарий Каганский получил преимущественные права на отдельное издание романа. В начале 1925 года в «России» были опубликованы первые 13 глав (около 60 % текста), но заключительные главы выйти не успели: издание было закрыто. <...>
Заключительные главы «Белой гвардии» вышли отдельным томом в парижском издательстве «Москва» в 1929 году. Для этого издания Булгаков сам переделал концовку, первоначально написанную для журнала «Россия»: в 1925 году он ещё полагал, что будет писать трилогию, для парижской же книги ему пришлось изменить финал так, чтобы «Белая гвардия» выглядела законченным произведением. Именно по парижским изданиям до сих пор идут перепечатки романа, а его журнальное окончание обычно приводится отдельно. В СССР в полном виде «Белая гвардия» была напечатана только в 1966 году. <...>
Выход первого булгаковского романа (вернее, его первой части) в январе 1925 года почти никто не заметил. Писатель с иронией отобразил это обстоятельство в повести «Тайному другу»: «Не солгу вам, мой друг, мой роман не только не вышел в количестве шестисот тысяч, но он не вышел и вовсе. Что касается же тех двух третей романа, что были напечатаны в журнале Рудольфа, то они не были переведены на датский язык, и в Америку с собачкой на яхте я не ездил. Даже более того, он настолько не произвёл никакого впечатления, что иногда мне начинало казаться, будто он и вовсе не выходил». На этом фоне особенно важной для Булгакова становится высокая оценка романа Максимилианом Волошиным. В марте 1925 года Волошин написал редактору издательства «Недра» Николаю Ангарскому , что как дебют «Белую гвардию» можно сравнить только с дебютами Достоевского и Толстого. Булгаков, по свидетельству Ангарского, этот отзыв прочитал, «взял к себе и списал» (он вообще всю жизнь будет аккуратно собирать и хранить все отклики о своих работах). Волошин захотел познакомиться с начинающим писателем, пригласил его погостить к себе в Коктебель и подарил ему свою акварель с подписью «Дорогому Михаилу Афанасьевичу, первому, кто запечатлел душу русской усобицы, с глубокой любовью».
[ 3 апреля 1925 года Булгакову во МХАТе предложили написать пьесу по роману «Белая гвардия». Работу над первой редакцией Булгаков начал в июле 1925 года. В пьесе, как и в романе, Булгаков основывался на собственных воспоминаниях о Киеве времён Гражданской войны. Первую редакцию автор прочёл в театре в начале сентября того же года, 25 сентября 1926 года пьеса была разрешена к постановке. ]
Буквально через три недели после выхода «Белой гвардии» в журнале «Россия» Булгаков приступил к работе над пьесой на тот же сюжет. Миновав период многочисленных переработок и политических закулисных схваток, пьеса, получившая название «Дни Турбиных», была поставлена на сцене МХАТа, где с перерывами шла до июня 1941 года — всего прошло около тысячи спектаклей. <...>
История семьи Турбиных несколько раз экранизировалась. В 1970 году режиссёры Александр Алов и Владимир Наумов выпустили двухсерийный фильм «Бег» по мотивам одноимённой пьесы Булгакова, куда вошли также эпизоды из «Белой гвардии». Спустя шесть лет в Советском Союзе экранизировали и «Дни Турбиных» — фильм снял актёр и режиссёр Владимир Басов, в главных ролях снялись Андрей Мягков (Алексей Турбин), Валентина Титова (Елена Турбина), Олег Басилашвили (Тальберг), Василий Лановой (Шервинский), сам Басов сыграл роль Мышлаевского. <...>
Булгаков берёт Киев за основу, но, намеренно избегая исторической достоверности, меняет его, превращает в Город вообще. Это пространство в романе вбирает в себя всевозможные историко-географические аллюзии. Через отсылку к «наполеоновскому мифу» Город, захваченный Петлюрой, напоминает Москву, роль оплота монархии сближает его с Петербургом, находятся параллели с Римом (петлюровцы — новые варвары), с Иерусалимом, апокалиптические же мотивы романа приравнивают Город к Вавилону. «Белая гвардия» в этом смысле не столько описывает конкретную историческую драму — свержение Петлюрой гетмана, сколько воспроизводит глобальный художественный конфликт, противостояние старого мира и нового. <...>
Практически у всех героев романа были реальные прототипы. Прообразом семьи Турбиных стала собственная семья Булгакова. Турбина — девичья фамилия бабушки писателя по материнской линии, Анфисы Ивановны Покровской. Семья Булгаковых жила на Андреевском спуске, 13 (Турбины — на Алексеевском спуске, 13), теперь там находится литературно-мемориальный музей Булгакова. <...>
Алексей Турбин — герой преимущественно автобиографический. Булгаков тоже был мобилизованным врачом, испытавшим на себе хаос Гражданской войны на Украине, в очерке «Киев-город» он пишет: «По счёту киевлян у них было 18 переворотов. Некоторые из теплушечных мемуаристов насчитали их 12; я точно могу сообщить, что их было 14, причём 10 из них я лично пережил». Даже внешне Алексей очень напоминает самого Булгакова. <...> Николка Турбин списан с брата Булгакова, Николая, хотя на его образ мог повлиять и другой младший брат — Иван. Елена Турбина больше всего похожа на сестру писателя Варвару. <...>
Дом, в котором живут Турбины, описан в «Белой гвардии» с трепетной нежностью: «кремовые шторы», «изразцовая печка», «чёрные часы», «мебель старого красного бархата, кровать с блестящими шишечками, потёртые ковры, турецкие с чудными завитушками», «бронзовая лампа под абажуром», «лафитные стаканы, яблоки в сверкающих изломах ваз, ломтики лимона, крошки, крошки, чай…»
Для Турбиных Дом — это, разумеется, не только предметы интерьера, но ещё и культура, внутри которой они выросли. В Доме стоят «лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской Дочкой». Проблема только в том, что жизнь, о которой пишется в «шоколадных книгах», для героев никак не начинается и уже, пожалуй, не начнётся. Культурные знаки рассыпаются под натиском грубой реальности, показывая свою иллюзорность и нежизнеспособность. <...>
По замечанию Евгения Яблокова, для героев «создававшийся веками «текст» культуры оказывается написан словно на чужом языке», «в изменившихся условиях сохраняются лишь бессодержательные оболочки «прежних смыслов», и для героев «Белой гвардии» это оборачивается тяжёлой драмой». Турбины, оставшиеся без отца и матери, воспринимают Дом как последнее пристанище, укромную обитель — что-то плохое с ними случается, только когда они выходят за его пределы, — но и иллюзии, что в нём можно будет спрятаться навсегда, никто из них не питает. Дом — идиллический мир с замедленным, если не остановившимся, временем, который противопоставлен быстро сменяющимся, хаотическим событиям окружающей реальности. Застывший миф против живой истории. <...>
Пьесу неоднократно запрещали и вновь возвращали на сцену, при этом дважды её спасал лично Сталин: в начале театрального сезона 1928/29 года он позвонил Луначарскому с предложением «отменить» запрет пьесы, а в начале 1932 года, присутствуя на одном из спектаклей МХАТа, спросил, отчего в театре не идут «Дни Турбиных», благодаря чему пьесу вновь вернули в репертуар. Известно, что Сталин ходил на спектакль около 15 раз, в письме драматургу Владимиру Биллю-Белоцерковскому он пишет, что пьеса Булгакова «даёт больше пользы, чем вреда», поскольку представляет собой «демонстрацию всесокрушающей силы большевизма», при этом автор, по мнению Сталина, в этой демонстрации ни в какой мере «не повинен». Пьеса «Дни Турбиных» после многочисленных переработок и правок и правда сильно отдалилась от первоисточника в политическом смысле. Если в «Белой гвардии» приход большевиков кажется очередным испытанием для Города, то в третьей редакции пьесы он уже выглядит надеждой на мирную жизнь. >>